Люди часто остаются одинокими потому,
Что строят стены, вместо мостов...
(Ольга Малышева)
Холодный ливень. Пузыри на лужах. Редкие машины тревожат сон ночного города, разгоняя воду на холодном асфальте. Уличные фонари неохотно освещают пустынные улицы жёлтым, словно совсем отчуждённым, светом.
Капли барабанят по водостоку, будто хотят наиграть какую-то давно забытую мелодию..
В комнате тепло... Сидя на подоконнике, вглядываюсь вникуда...
Торопливые, серебристые от дождя, безликие фигуры изредка мелькают за окном - поздние прохожие спешат домой...
А мне некуда спешить, не к кому, я совсем одна. Только кот мурлычет на коленях. Ему снятся сладкие, пусть и чёрно-белые, сны. Вот и моя жзнь, такая же серая, как зрение моего питомца.
Меня зовут Ника. По иронии судьбы, я никогда не одерживала побед. Я обычный человек. И эта история - из ряда самых обычных. История о моей жизни. Никчёмной, пустой и горькой. Моя драма. Постоянная боль, опустошённость и тоска.
Вам могут быть не столь интересны мои рассказы, но стоит прислушаться хоть немного, только ради того, чтобы не повторять моих ошибок. Я никому не пожелаю того, что случилось со мной за прожитые годы.
Одиночество считают великим счастьем...Но только тогда, когда остаёшься совсем один, понимаешь, что красивый афоризм - не больше, чем заблуждение его автора.
...
- На душе?
- Несчастье.
- Поделись
- Устала.
- Что ты хочешь?
- Счастья.
- Всё?
- А разве мало?
(Камилла Шац)
Мою историю я начну с самого начала. С самых истоков. Из детства.
Некоторые воспоминания сохранились в памяти обрывками, другие - словно были вчера.
Когда мне только исполнилось шесть, мои родители развелись. Я очень любила отца, но суд оставил меня с матерью. Нет, маму я тоже очень любила, но было больно смотреть, как она губит себя. Алкоголь, порой, доводил её до состояния невменяемости. Развод с отцом она переживала очень трудно. Измену супруга она так и не смогла простить. Иногда, в пьяных припадках, мне от неё сильно доставалось. В детский сад я приходила с очередным синяком.Прятала побои, как могла, чтобы маму не лишили родительсих прав. Я не хотела оставаться одна.
Как и все маленькие девочки я мечтала. Мечтала о красивом платье, о безбедной жизни, о том, что придёт папа и спасёт маму от мучений.
Но он не приходил.
Я часто сидела в своей крохотной комнате и смотрела на тонкую синюю полосу. За соседней высоткой, вид на которую открывался из окна, проглядывала краюшка неба.
Небо. Ночью, при ясной погоде, была видна маленькая кучка звёзд, на которые я так любила смотреть...
Через год мама умерла. Меня отдали в детский дом, так как папа от меня отказался. Я почему-то понимала его - своя семья, дети... Я стала никому не нужна. От этой мысли становилось обидно и горько. Из интерната мне удавалось изредка сбегать, чтобы навестить могилу мамы. Я подолгу сидела на кладбище... Порой, засиживалась допоздна. Плакала.
- Верните мне маму...
Тихо, по-детски, звала её... Обращалась в пустоту с мольбами...
Никто не слышал. Никто не жалел. Никто не приходил.
Зимой, всё у той же могилки, меня подобрал ночной старенький сторож. Я спала. Замерзала. Он спас меня. Отогрел в своей "сторожке". А утром снова отвёл в ненавистный интернат.
Я была замкнутой, одиночкой. Никогда не играла с другими детьми. Никогда не водила хороводы на детских утренниках. Всегда была для всех чужой.
Ещё через год мне сообщили о смерти отца. Он скончался от инфаркта. Тогда все мои мечты, иллюзии рухнули окончательно и бесповоротно.Надежды на то, что меня заберёт родной отец, больше не было.
Краски в глазах потухли и вокруг всё стало серым и чуждым.
Мне было почти девять, но я уже не хотела жить...
...
Пусть я уйду, но легче вам не станет..
Придёт зима, и холода тотчас настанут...
И вам взгрустнётся вдруг.
И вспомните мой взгляд:
Печальный, горестный, пустой.
И сотни дней подряд
Вам не дадут мои глаза покоя.
И будет стыдно вам за то, что на луну я ночью вою...
(Ольга Малышева)
Это печально, когда ребёнок уже в таком возрасте начинает задумываться о смерти.
Детская психика очень хрупка. Но я держалась. Всем назло. Нянечкам - извергам, которые колошматили сирот, потому что за людей нас не считали, воспитателям, которым по большому счёту, просто было на нас плевать, всем назло.
Некоторые дети, которые сломались, нервы которых сдали, - либо убегали из дет.дома, либо, если не везло, попадали в лазарет от увечий, причинённых нашими нянечками.
Работникам интерната, видимо, это было на руку, так как таких детей, с большими, грустными глазами, худеньких, истощённых, - забирали быстрее. Либо усыновляли в семью, либо увозили на кладбище...
Вот такой у нас был интернат.
Когда мне было уже двеннадцать, я лишилась трёх пальцев на левой руке. По случайности, мне их отрубил наш повар. Во дворе он пытался зарубить курицу, а я невовремя подбежала и хотела выхватить бедняжку. Не успела. И плачевный результат на лицо, а точнее - на руку.
Когда меня перебинтовали и остановили кровь (никто даже не пытался отвезти меня в больницу), лёжа на койке в лазарете, я услышала, как воспитательницы истошно смеются надо мной и над моим поступком.
От боли мне хотелось плакать. Слёзы стекали по лицу на грязную, нестиранную наволочку. Я смотрела в потолок. Он до сих пор стоит у меня перед глазами.
В голове зародился план побега... Я уже допускала любую возможность. Жить на вокзале, спать у теплопровода, всё, что угодно... только не здесь...
Но случилось чудо. В один прекрасный день меня решил удочерить некий мужчина.
Он, поговаривали, долго добивался усыновления, долго бродил по инстанциям, собирая документы.
И ему разрешили взять надо мной опеку. Неужели больше не будет издевательств, гематом и кожанных ремней с тяжёлыми бляхами?
Милый мужчина выглядел очень приветливым. В какой-то момент я даже почувствовала, что всё может наладится...
Спустя три месяца после того, как меня забрал мой новоиспечёный отец из интерната, он стал абсолютно другим. По дому работала я одна. Двеннадцатилетний ребёнок...
Отец, или, как я его называла, Игорь, не пускал меня в школу... Начал меня часто бить. Я боялась оставаться с ним наедине, потому что в его глазах проскальзывала какая-то страшная искра.
В тот ужасный день он вошёл в мою комнату и запер дверь. Приказал сидеть тихо и подошёл ближе.
- Не ори, - отрезал он, - убью.
После этого взял меня в охапку...
Дальше помню только нестерпимую боль...мои вкрики только подзадоривали его...
Грязный насильник нагло тиранил моё тело.
Свет в глазах потух.
Но издевательства продолжались каждый день...
Жить не хотелось.
В тайне от Игоря, я заперлась в ванной. Бритвой полоснула по синей вене на руке...
Прыгай вниз, прыгай вниз не бойся
Тихо шепчет мне в душу дождь,
Прыгай и не беспокойся о том, куда ты попадешь...
Прыгай вниз, прыгай вниз, не бойся...
Твоя жизнь - сплошная ложь.
Прыгай вниз и не о чём не беспокойся,
Всё равно когда-нибудь умрёшь.
(Олеся)
Я очнулась тогда на кровати, в своей комнате. Рядом сидел Игорь. Он зло смотрел на меня.
-У тебя началась менструация, - прошипел он.
Грань между "Чёрт с тобой, живи, рабыня" и "Пикнешь, убью" стала совсем расплывчатой.
Зачем он меня спас тогда? Для того, чтобы снова насиловать?
Пока я была без сознания, он воспользовался моим телом. Вся простынь ниже ягодиц была красной от моей крови. Грязная скотина! Я же была ребёнком! За что? Чем я так провинилась?
Он прикрыл мои ноги одеялом.
Страшная боль...
Я не могла пошевелиться...
Спустя месяц после того случая, мне стало хуже. Постоянная тошнота не покидала меня. Спустя ещё пару месяцев - состояние стало невыносимым. Игорь регулярно издевался надо мной. Мне уже было всё равно. Я была куклой. И ничего не могла предпринять. Органы попечительства даже не догадывались, что происходило в стенах его квартиры.
Частая потеря сознания, начались проблемы с пищеварением...Рвота, головокружения.
Да, я была беременна. Мнимый примерный отец схватился за голову.
- Нужен аборт! - Орал он, непристойно ругаясь, срываясь на мне.
Помню некого доктора, которому Игорь заплатил, чтобы избавиться от плода.
Помню, как тот положил меня на кухонный стол, накрытый простынью. Помню укол и то, как всё понеслось, вертясь, перед глазами... и черноту...
А потом - снова белёный потолок в моей комнате, как в интернате, в лазарете... Я очнулась через несколько минут после наркоза, нижняя часть живота нестерпимо ныла, дико хотелось в туалет.
Я попросила воды у Игоря, который сидел напротив. Они с "доктором" решили "отметить" удачный аборт изрядным количеством спиртного.
Вместо воды в меня, буквально, влили водку. Меня вырвало. Это позабавило Игоря и разозлило одновременно.
Потом он вывел мужчину из комнаты, чтобы снова "уединиться со мной". Боже...
Я была готова сама себе перегрызть горло.
Боль.
Вновь.
Снова и снова.
Разве волки плакать умеют?
Разве слезы сердце согреют?
Пусть и волчье, но сердце болит.
Он не воет уже. Он скулит.
(Вадим Гуляев)
Больно. Пусто.
Что же мне оставалась делать?
Что я могла?
Отчаянье. Безнадёжность.
Я знала, что если так будет продолжаться и дальше - я не выдержу. Знала, что Игорь убьёт меня в приступе гнева, если я что-нибудь предприниму. Но мне уже было плевать. Пятый этаж. Окно плотно закрыто - краска слепила створки намертво.
Стулом разбила стекло. Мне повезло, что "отец" был на работе. А ведь он - педиатр. Уважаемый человек. Ну его к чёрту.
Я встала на подоконник, порезала об осколки ногу, но даже не обратила на это внимания...
Долго смотрела вниз. Слёзы снова заливали лицо. В руке сжимала фотографию мамы.
Закрыла глаза. И сорвалась вниз.
Картинки начали мелькать в моём воспалённом мозгу. Мама, папа... детский дом...
покойная курица, из-за которой я лишилась пальцев, Игорь... неродившийся ребёнок....
Дальше - темнота.
Никакого белого света в конце туннеля. Ничего.
Стало обидно за себя, за свою ненужную никому жизнь. За то, что не жила, а существовала. У меня не было детства.
Не было радости. Только серость. Серые дома, серая комната, серые улицы, серый дождь... Но он - моё спасение.
Да, да, дождь привёл меня в чувства, не дал умереть.
Изморось освежила лицо, дала почувствовать телу холод, вернула к жизни.
Крики прохожих...
Незнакомые лица... Толпа зевак собралась возле меня...
Я не могла пошевелиться. Я просто лежала на холодном асфальте, чувствуя тёплую кровь, сочащуюся из разбитой головы.
Дальше - больница.
Люди в белых халатах. Так странно - я никогда не была в больнице раньше. Зачем они, врачи, спасают жизни? Почему им небезразличны умирающие или больные, незнакомые, по сути, люди?
Медсестра хлопотала возле меня. Твердила, что всё будет хорошо, что наконец-то я вышла из комы, что меня перевели из реанимации, что всё заживёт, что я даже смогу ходить...
При падении я сломала позвоночник и получила черепно-мозговую травму.
Двеннадцатилетний ребёнок...
Капли дождя живут, блестя, на сером стекле.
За которым серая дымка атмосферы
Слегка загорожена соседней
многоэтажкой.
Дождливый, серый вечер-ночь.
Дом смотрит на меня понимающе ,
Зная, что я смотрю -
Зачарована его оранжевыми окнами,
Усами – антеннами, башнями,
Стоящими на плоскости его крыши.
И нереальным черным четким
Гигантским квадратом – силуэтом.
Московская, желто-серая квадратная
Экология в окне балкона .
Желтый дождь:
«Кап-кап проходит март.»
(Ольга Проненко)
Я рассказала медсестре об Игоре. Доверилась ей. Она понимающе кивала, еле-еле разбирая мои невнятные слова, ужасалась, не сдерживала слёз.
Потом было освидетельствование. Суд.мед.экспертиза, так называемая. Они проверяли мои слова. Естесственно, я не лгала.
Потом был суд. Доктора, который делал аборт, дали около трёх лет условно. Всё решила взятка, я уверена. Его даже не лишили лицензии.
Долго опрашивали соседей - никто ничего не слышал о моих мольбах, никто даже не догадывался о моём существовании, либо всем было просто плевать.
Игоря осудили. Уголовный процесс длился несколько лет. Но всё же, он получил своё. Несколько лет колонии общего режима пошли ему "на пользу". Он скончался от туберкулёза через четыре года после вынесения приговора.
Хоть какая-то справедливость.
Меня снова поместили в детский дом, только теперь таких, как я, - на инвалидных калясках, детей с увечьями, ДЦП и другими болезнями, было много.
Как ни странно, но они были такими же несчастными, каждый - со своей трагичной историей. Страшные истории об искалеченной жизни неполноценных детей пробирали до мурашек и остались в памяти навсегда.
Я дико боялась, что меня удочерят. Хотелось остаться в том интернате, тем более, что там мне действительно нравилось. Там не относились к детям, как к беспризорным животным.
У меня почти получалось улыбаться. Снова в жизнь вернулись краски, но я по-прежнему любила дождь. "Прилипала" к окну, чтобы в очередной раз на него посмотреть. Старое впоминалось часто, но время лечит. С трудом, но всё забывалось.
Одиноко звезда, как слезинка, блестит в небосводе,
Ей никто никогда колыбельную песнь не поёт,
Далеко от неё, по ночам, месяц по небу бродит.
И туманности вечный свершают по кругу полёт.
(Василий Алоев)
Я заново училась ходить. У меня даже начало получаться.
Как же много сил уходило на это. Постоянная баль в спине, постоянные вскрики при падених, пот, вечный пот от приложенных усилий. Но мне так снова хотелось встать с инвалидного кресла, что даже частые неудачи подстёгивали ещё больше к осуществлению цели.
Мне впервые за много лет захотелось почувствовать жизнь.
Я впервые за много лет была счастлива.Чувствовала, что я не одна такая, что таких много. И от этого становилось капельку легче. Совсем чуть-чуть.
Когда нас, колясочников, вывозили на прогулку в парк - это была самая большая радость. Я любила осень. Нянечки собирали опавшую листву в букеты и давали нам руки.
Как же было притно чувствовать частичку природы у себя в руках. Красные, оранжевые, жёлтые, зелёные, чуть тронутые желтизной, кленовые листья я перебирала в руках раз за разом. Как же мне хотелось встать и зарыться в эту листву. Полной грудью вдохнуть свежий, влажный от прошедшего дождя, вохдух. Поймать ветер. Ощутить на лице капли воды.
И вот, спустя несколько лет, я уже твёрдо стояла... на костылях. Мне разрешили чаще бывать на улице. Пусть люди не обращали на меня внимания, но мне так хотелось быть причастной к их системе, быть чуточку нужной, своей. Я не злилась на людей. Озлобленность ушла с моим поступлением в этот детский дом.
Вечно спешащая куда-то толпа на широких аллеях... Мельтешащие дети... Им повзло больше, чем мне. О них заботились родные люди, не способные причинить своим чадам боль.
Я прозябала на лавочке часами. Долго смотрела на небо, которого была лишена, на облака, солнце... Смирилась с мыслью о том, что жизнь не так уж плоха.
Я росла. На моё шестнадцатилетие мальчик из группы приподнёс мне гвоздику.
Первый раз за всю жизнь мне подарили цветок. Выразили симпатию. Лёгкий румянец от смущения залил мои щёки. Незабываемое ощущение. Это была самая красивая гвоздика из всех, когда-либо мной увиденных. Она так одурманивающе пахла, что я часами держала её у носа, чтобы ещё раз вдохнуть аромат.
Всё было не так уж и плохо. На восемнадцатилетие государство выделило мне комнату в общежитии. На первом этаже.
Боже, как же не хотелось покидать приют, он стал для меня родным домом. Но по закону, я не могла там больше оставаться.
С переездом многое изменилось.
Ночью никогда не спит. Странная. Строгая, наверное, красивая. Вечная. Не хватает вдохов. Задыхается. Она пишет, что счастливая. Ха, Притворяется...
Давно не любит...лишь играется.....Ругаетґся....Расстается....Возвращается...
И все по кругу ...все так циклично повторяется...
(Солнечная)
Широкий подоконник, окно с видом на узкую дорогу, трубы теплопровода, парк.
Длинная форточка... Старые батареи... Деревянный обшарпанный пол.
Обои в мелкий цветочек, аляпистые, старые, в некоторых местах отклеившиеся.Белённый потолок...
Нянечка, Алефтина Валентиновна, из родного детдома, помогла придать комнате божеский вид. Она повесила занавески, вычистила пол (он оказался не таким уж и страшным), постелила мягкий коврик. На выделенные городской администрацией деньги удалось прикупить немного мебели. Старенький шкаф, небольшую жёсткую кровать, два стула, кухонную тумбу и стол.
Холодильника в комнате не было, так как кухня в общежитии была общей, как, собственно, душ и туалет.
Было очень сложно. Ведь ни то, ни другое, ни третье помещение не были оборудованны для инвалидов.
Мало того, постоянная грязь, застоявшийся воздух, переполненные мусорные баки, вонь выбивали из колеи.
Но я держалась. Одной было трудно. Изредка соседи помогали мне спуститься или подняться по лестнице в коридоре, но, в большинстве случаев, приходилось это делать самой. Данное занятие было самым мучительным. Снова пот, снова падения. Снова слёзы. Даже не от боли, а от отчаянья.
Подоконник стал моим излюбленным местом. Мне даже стулья были не нужны.
постоянно сидела на нём смотрела в окно. Почему-то всегда, когда было грустно, шёл дождь.
Пенсию по инвалидности выплачивали регулярно, но её хватало только на несколько пачек макарон и масла. Поэтому, питалась я не ахти. Алефтина Валентиновна приносила фрукты. Это бывало редко, но запоминалось надолго. Сам её приход освещал мою жизнь. Мы болтали, смеялись, вспоминали прошлое, плакали...
Когда она уходила, что-то умирало внутри меня. Словно частичка души.
Нужно было срочно чем-нибудь заняться, посвятить себя чему-то. Нужна была работа.
Но куда меня могли взять?
Звонки, чтобы трудоустроиться, ни к чему не приводили. Мне в открытую говорили, что инвалидов не берут. Но я же была дееспособна. Зачем так со мной?
Я отчаялась.
На очередной прогулке в парке, а если быть точной, то я постоянно просиживала там на лавочке, я заметила забавную картину: молодой человек выгуливал своего котёнка.
Маленький комочек серой шерсти прыгал и носился по опавшей листве, рылся в кучах жёлудей, прятался за деревьями. Его хозяин пристально за ним наблюдал, вытаскивая его из луж.
Я хихикнула, а молодой человек, заметив меня, улыбнулся в ответ. Я снова испытала,второй раз в жизни, чувство смущения, и отвела глаза.
Просто ль начинается любовь?
Может быть, с улыбки или взгляда?
Может быть, при встрече, вновь и вновь,
Нам с тобой в глаза вглядеться надо?
Только как такое угадать?
Где любовь, а где лишь развлеченье?
Как бы ни пришлось потом страдать,
Даже слезы - лишь от заблужденья.
Сердце о тебе все хочет знать,
От него ты ничего не скроешь.
Потому мне часто не до сна,
Потому лишилась я покоя...
(Faith)
Он робко подошёл, с котёнком в охапку. Мырлыка пищала и вырывалась лапками, царапая, из рук своего хозяина. Пушистая непоседа.
-Хороший день, неправда ли? - обвёл взглядом осенний парк молодой человек.- Вы не замёрзли? Прохладно...
-Нет, всё хорошо, - всё никак не решалась я заглянуть в его глаза.
- Вы часто тут сидите, - заметил мой новый знакомый, - смею предположить, что Ваш дом находится неодалёку...
- Угадали, - лёгкий румянец выступил на моих щеках. Мне даже стало жарко и душно. Я стянула шарф.
- Всё-таки, шарфик бы не помешал, зря Вы его сняли. Погода прохладная, можете заболеть.
- Спасибо за заботу, но мне действительно жарко, - начала было я...
- Тем более простынете, - он резко сменил тему. - Меня зовут Вадим. А Вас?
- Ника, - расплылась в скромной улыбке я.
- Какое редкое имя, - улыбнулся молодой человек мне в ответ.
Котёнок вырвался из его рук, и начал бегать возле моих, почти обездвиженных, ног.
Я вдруг вспомнила про свой недуг. Мне стало очень неловко за себя, за свою болезнь, стыдно... Я осторожно, но быстро, подняла костыли, что лежали за лавочкой.
И вот она... Нота жалости. Как мне не хотелось видеть в его глазах жалость. Я снова почему-то почувствовала боль в ногах, в позвоночнике, пот выступил на лбу.
-Вам помочь? - Вадим подал руку.
- Нет, спасибо, я сама.
Спешно схватив костыли, опёрлась на них, и постаралась побыстрее уйти из парка. Стыд одолевал меня настолько сильно, что даже из головы ушли мысли о том прекрасном чувстве, которое возникло между нами с первого взгляда.
Медленно, но верно, я переваливала непослушные ноги.
- Постойте, позвольте Вас проводить! - слышала я за спиной.
- Я дойду, не беспокойтесь, - прохрипела я. Вся в слезах, я дошла до дома. Упала, в очередной раз, на крутой лестнице в подъезд.
Истерика. Я не могла остановиться. Подняла такой рёв, что даже какая-то пожилая дама вылезла в окно, чтобы на меня наорать. Мол, "развели тут балаган".
Я по-тихоньку приподнялась...
Не помню как, но добралась до своей комнаты...
Корила себя за свою глупость, за то, что не осталась в парке, не провела время вместе с ним.
"Возможно, мы уже никогда не встретимся", - думала я. Но пресекала мысль на корню. Стыд и позор мне за то, что я вообще заговорила с таким вежливым, красивым, добрым молодым человеком. У него, в любом случае, есть родители, возможно, и любимая девушка. Он из хорошей, интеллигентной семьи. А я? А мне даже мечтать о чём-то было стыдно. Обида и горечь настолько меня душили, что не плакать я не могла. Взахлёб... От отчаянья... От безысходности...
Сжимая в руке мамино фото, как тогда, перед прыжком, ощутила, что моя жизнь никому не нужна.
Скажи, зачем?
Зачем же я влюбилась?
Скажи, зачем
Я как в тумане, - в чувствах растворилась?
Зачем ты дорог как никто другой?
Зачем ты про меня так редко вспоминаешь?
Зачем ты никогда не будешь только мой?
Зачем на все вопросы ты ответ не знаешь?
( Maritanka)
Я боялась выходить из комнаты. Чувствовала себя дико уродливой, постоянно хотела плакать. Мои непродолжительные вылазки до уборной, до кухни и обратно к себе - убивали меня. Мне хотелось в парк... Но от пережитого стресса я предпочла инвалидную коляску костылям. Ноги не слушались, да я их и не заставляла. Усилия прилагать было нереально сложно. Не столь физически, сколь морально. Я не могла встать. И не хотела. Думалось только одно: "Пошло всё к чёрту. Я не обязана быть счастливой".
И это правильно. Никто не обязан быть счастливым. Никто. Никогда. Зачем насиловать свои нервные клетки, если ты этого не хочешь? Если они и так уже пострадали от твоей горькой судьбы? Сдалась? Да, я сдалась. Если ты умеешь ходить, прыгать, бегать, радоваться жизни, ощущать запах свежей листвы, шум дождя, стоя под ним, если ты работаешь, учишься, у тебя есть хоть один близкий человек, который сможет тебя поддержать в нелёгкую минуту - тебе легко говорить "Нельзя сдаваться", у тебя есть всё!. А у меня нет ничего. Никого. Я ни о чём не мечтаю. Я отвергнута обществом. Я боюсь быть отвергнутой им...
Я не хочу, чтобы он знал обо мне всё. Мне стыдно за своё прошлое. Мне больно, обидно. Я никогда не прощу себе то, что посмела очнуться после падения.
Но, знаете, что не давало мне снова взяться за лезвие?
Любовь. Да, я любила. Но от этого становилось только хуже.
Любовь была настолько нежной, приятной, но обжигающе холодной от неразделённости.
Каждый день думала о нём. И это помогало жить.
Прошло несколько месяцев. Наступил февраль.
Та зима была тёплой. И я решилась, наконец-то, выползти на улицу. Даже не на коляске - на костылях. Для меня это был прорыв, в своём роде.
Я закуталась потеплее, спустилась по обледеневшей лестнице, и рухнула прямо на крыльце.
Подняться мне помог случайный прохожий. Не знала, что так часто встречаются добрые люди. В лице своего спасителя я узнала его. Сердце сжалось, встрепенулось и бешенно заколотилось в груди. В глазах потемнело и я снова рухнула в его объятия. На этот раз без чувств.
Придя в себя через несколько секунд, поняла, что его крепкие руки до сих пор меня сжимают. Он шептал:
-Очнись... С тобой всё хорошо?
-Да, - обмолвилась я, обезумев от счастья.
Его улыбка. Она такая же, какой я запомнила тогда, в парке.
***
Спустя год мы поженились. Всё было замечательно. Он оказался отличным юристом. Насчёт его семьи я заблуждалась. И мне стыдно. Он круглый сирота. Возможно, это в большей части нас объединило. Мы жили в его двухкомнатной квартирке, недалеко от того самого парка. Он прилагал невероятные усилия и средства для того, чтобы я снова научилась ходить.
Ещё через год я забеременнела. Краски в глазах стали насыщенными, яркими, словно крылья выросли за спиной.
Но счастье было недолгим.
Мой муж погиб в автокатастрофе. И в очередной раз умерла часть меня. Я не могла это пережить. Единственный человек, которому я была нужна, который был нужен мне... его больше нет.
Я потеряла ребёнка. Выкидыш. Ещё одна, последняя рана на сердце. Мечты... а что мечты? Они умерли вместе с ним.
А так как всё происходило очень тяжело в связи с моим пренжим недугом - я получила осложнение. Которое должно будет вскоре облегчить мои страдания.
Но было плевать и сейчас плевать. Умерло всё во мне. Моя любовь, моё дитя. Я снова осталась одна. И мне больше не хотелось жить, не хотела терпеть.
Котёнок вырос и превратился в огромного, пушистого кота. Это всё, что у меня осталось от прошлой, счастливой, пусть недолго, жизни.
И вот, теперь я, сидя на подоконнике, смотрю на дождь,как тогда, в детстве. Ни о чём не думаю, ни о чём не мечтаю. Смотрю на прохожих, тереблю кота за ухо... Угасаю вместе с приходом рассвета.
Смогу ли улыбаться я?
Ведь умерла, душа моя
Мёртвая тишина,
Вот, что живет внутри меня.
(Dead_Crown)
Ника скончалась от осложения после неудачных родов в страшных мучениях. Была похоронена на кладбище за счёт государства. На её похоронах была только Алевтина Валентиновна из детского дома, которая, к слову, приютила кота.
На могиле Ники нет фотографии - только строгая табличка с шестнадцатью цифрами и именем.
Средства мужа Ники государство перечислило в общественный бюджет, квартира былв также переведена в собственность городской администрации.
Дневник Ники был найден в квартире мужа, на подоконнике, в него было вклеено две фотографии - матери и мужа.
После прочтения дневника службами социальной защиты, было принято решение выделить из госбюджета немного средств на восстановление детского дома для неполноценных детей. Детский дом, в который была отправлена Ника в детстве, существует до сих пор, в нём часто производят проверки, но беспредел правит там по сей день.
Так же основан благотворительный фонд "Ника", в честь нашей героини. Деньги, поступающие на счёт фонда, переводятся на нужды детей-сирот с огранниченными способностями.
Могилу Ники, со дня её смерти, так никто и не посетил.
